Вышедший в прокат в 1985 году к сорокалетию Победы в Великой Отечественной войне фильм был отмечен наградами на нескольких крупных кинофестивалях и занял шестое место в советском кинопрокате 1986 года: его просмотрели 29,8 млн зрителей. По результатам опроса читателей журнала «Советский экран» был признан лучшим фильмом 1986 года, а впоследствии укрепился в рейтингах лучших фильмов различных изданий.Производство киностудий «Мосфильм» и «Беларусьфильм».Советский двухсерийный художественный фильм, поставленный режиссёром Элемом Климовым в жанре военной драмы по сценарию, написанному им совместно с Алесем Адамовичем.Родом из Сталинграда, Элем Климов в детстве стал свидетелем немецких бомбардировок города. Особое впечатление на будущего режиссёра произвела ночная эвакуация по Волге, когда среди разрывов бомб он увидел, как полыхает растянувшийся на много километров вдоль берега Сталинград. Сильные детские впечатления от пережитого остались у Климова навсегда, и он считал своим долгом снять фильм о том периоде истории.Помимо детских воспоминаний, были и другие причины. По словам режиссёра, «холодная война» оказывала чрезвычайное психологическое давление, и мысль о возможном развязывании третьей мировой войны «буквально ощущалась физически». В связи с этим лично он очень хотел успеть осуществить свою давнюю мечту. Кроме того, Климов был недоволен своим предыдущим фильмом «Агония», считая, что не справился с задачей показать сверхсложное человеческое состояние, и хотел реабилитироваться в собственных глазах.Начав поиски материала, связанного и с прошлой, и с возможной грядущей войной, Климов наткнулся на «Хатынскую повесть» белорусского писателя Алеся Адамовича, о котором до этого не слышал. Режиссёр оценил талант автора, сумевшего впечатляюще передать кошмары оккупации и геноцида в годы войны, и познакомившись с Адамовичем, предложил ему совместную работу. Однако, по словам Климова, фильм не стал экранизацией повести: книга была «отправным импульсом» и использовалась лишь в качестве основы. В сценарий также вошли отдельные мотивы из романа Адамовича «Партизаны» и его документально-философской притчи «Каратели». Но главным источником стала книга «Я из огненной деревни…», написанная Адамовичем совместно с белорусскими коллегами Янкой Брылем и Владимиром Колесником. В отличие от художественных произведений Адамовича, книга «Я из огненной деревни» состояла из документальных свидетельств людей, переживших нацистский геноцид в Белоруссии. Содержание произвело на Климова неизгладимое впечатление, и впоследствии он вспоминал: "Никогда не забуду лицо, глаза одного крестьянина, его тихий-тихий рассказ о том, как всю их деревню загнали в церковь и перед сожжением офицер из зондеркоманды предложил: «Кто без детей, выходи». И он не выдержал, вышел, оставив внутри жену и маленьких детишек… Как сожгли, например, другую деревню: взрослых всех согнали в амбар, а детей оставили. А потом, пьяные, окружили их с овчарками и позволили собакам рвать детей."Сценарий фильма назывался «Убейте Гитлера». Название было задумано в глобальном смысле — как призыв убить дьявольское начало, в первую очередь, в себе. Режиссёр понимал, что это будет очень жестокий фильм, и полагал, что вряд ли кто-нибудь сможет его смотреть. Сказав об этому Адамовичу, Климов в ответ услышал: «Пусть не смотрят. Мы должны это оставить после себя. Как свидетельство войны, как мольбу о мире».В 1987 году киносценарий вышел отдельной книгой в серии «Библиотека кинодраматургии».Ещё в начале своей карьеры Элем Климов получил репутацию режиссёра, не склонного к компромиссам с цензорами. Выход каждого его фильма сопровождался значительными трудностями, так как творческие приёмы и идеи режиссёра не устраивали Госкино. Например, одну из его первых короткометражных работ («Жиних») пришлось отстаивать именитому композитору Микаэлу Таривердиеву: Госкино не одобряло использование в качестве музыкального сопровождения фрагмента из балета Прокофьева «Ромео и Джульетта». В результате ректор ВГИКа упорно препятствовал запуску на «Мосфильме» его дипломного фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён», сочтя эту работу «антисоветской», так как изображённый в ней пионерлагерь вызывал невыгодные ассоциации с государством. Эта и остальные картины Климова выходили с длительными проволочками и нередко — малым количеством копий или вообще «оказывались на полке». Но работа над «Иди и смотри» далась ему труднее всего.Съёмки фильма предполагалось начать в 1977 году при поддержке «Мосфильма» на киностудии «Беларусьфильм», на которой было снято немало фильмов о партизанах Великой Отечественной войны. Была собрана съёмочная группа, шли поиски натуры и отбор актёров. На роль Флёры был назначен 15-летний подросток родом из Сибири, сумевший на пробах передать сложнейшие состояния своего героя. Работа над картиной шла полным ходом, её поддерживал первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Пётр Машеров. Сам бывший командир партизанского отряда, Герой Советского Союза, он вместе с режиссёром облетел на вертолёте республику, показывая и рассказывая, где и как воевали белорусы. Но позже Машеров заболел и уехал на лечение в Москву, после чего Климов столкнулся с сильным сопротивлением чиновников Госкино. По словам главного редактора сценарно-редакционной коллегии Госкино СССР Даля Орлова, после прочтения литературного, а потом и режиссёрского сценария вырисовывался фильм не о подвигах, а «с одной стороны, гитлеровском изуверстве и, с другой стороны, о партизанах, которые показаны грязными, предельно убогими, зачастую лишившимися человеческого облика». В интервью, опубликованном в 1988 году в журнале «Огонёк», Элем Климов рассказывал о тихой «кабинетной» атаке на сценарий: "Парень и девушка, герои фильма, пробираются через топкое болото — «пропаганда эстетики грязи»; нога деревенского старосты наступает на муравейник — «унижающее уподобление нашего народа муравьям»; немецкая пуля убивает на ночном поле корову — «натурализм, смакование»; далее: «где размах партизанского движения, почему позволили сжечь деревню?»"По воспоминаниям Даля Орлова, две сцены вызвали принципиальные замечания: сцена гонки вокруг большого лесного болота и выстрел Флёры в портрет маленького Гитлера на руках матери. По замыслу режиссёра, первая сцена должна была показать бессмысленность любой войны, где противоположные силы страдают в равной степени. На вопрос, почему надо сострадать немцам, которые с оружием пришли на чужую землю, убили, сожгли, уничтожили стольких людей на белорусской земле, в той же степени, что и партизанам, защищающим своё отечество, когда решался вопрос «быть или не быть», режиссёр отвечал, что «маленький конкретный человек, которого послали на бойню, страдает вне зависимости от того, какую историческую силу его вынуждают представлять. Это же, мол, общечеловеческая идея». Второе замечание касалось финальной сцены выстрела Флёры в Гитлера-младенца. В своих воспоминаниях бывший заместитель председателя Госкино СССР Борис Павленок писал: "Такая последняя точка превращала фашизм из социального явления в патологическую закономерность, заложенную, якобы, в человека природой изначально."Ему вторил Даль Орлов: "Смысл картины мгновенно перекашивался: возможно, зло и предопределяется генетикой, но наш подросток, стреляющий в младенца, смотрелся не мстителем за попранную Родину, а прямым изувером. Нормальный человек, видящий убиение ещё ни в чём не повинного младенца, испытает только ужас и отвращение к стреляющему, каким бы «пострадавшим» его не представлять. Но и с этой позиции Элем не желал сдвинуться. В расстреле младенца ему виделся особый смысл, который не дано было постигнуть никому, кроме как ему и Адамовичу»."О финальной сцене Алесь Адамович писал: "Флёра медлит, не нажимает курок. Женщина с младенцем спокойно и счастливо смотрит на него. Она не знает, ей знать не дано, что её невинный младенец Адольфик, когда вырастет, зальёт кровью и слезами вот таких же младенцев и матерей полмира! А мальчик с винтовкой это знает, он это видел, познал, испытал. Он живет в мире, где нет имени ненавистнее, для сотен миллионов людей, чем Адольф Гитлер. Что он сделает, этот мальчик, — выстрелит или не выстрелит в младенца Гитлера? Фильм мы собирались закончить — оборвать на вопросе без прямого ответа. У нас допытывались: все-таки выстрелит? не выстрелит? что этой сценой вы хотите сказать? Реальный Флёра в реальной ситуации, возможно, — и выстрелил бы. После всего! Для таких, как Флёра, фашисты не были людьми..."В интервью, опубликованном в журнале «Огонёк», Элем Климов говорил, что отказ стрелять в Гитлера-младенца цензоры расценили как «всепрощенчество, абстрактный гуманизм, неклассовый подход». После согласования с ЦК партии худсовет «Беларусьфильма», на котором от Госкино СССР присутствовал Даль Орлов, решил остановить работу над фильмом «Убейте Гитлера».В этот период у режиссёра случился нервный срыв, из-за которого ему пришлось взять перерыв почти на год. В 1979 году в автокатастрофе погибла его жена — Лариса Шепитько. В следующем году — также в автокатастрофе — погиб и Пётр Машеров.Только в 1984 году Климов смог приступить к съёмкам: в Госкино было принято решение запустить в производство военный фильм, приурочив его к 40-летию Великой Победы. Новое название было придумано буквально «на ходу». Климова вызвали в Госкино, заранее сообщив ему, что слово «Гитлер» в названии присутствовать не может ни в коем случае. По дороге Элем Климов поручил брату Герману Климову, сценаристу, пролистать библейский «Апокалипсис», где были найдены следующие строки : "И когда Он снял четвёртую печать, я слышал голос четвёртого животного, говорящий: «Иди и смотри». И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; И дана ему власть над четвёртою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными."Поскольку со времени первоначального отбора актёров прошло семь лет, и исполнитель главной роли уже вырос, подготовительный процесс пришлось начинать сначала. На главную роль режиссёр по-прежнему хотел найти не профессионального актёра, способного привычно защититься от переживаний, а простого мальчика лет четырнадцати. В связи со сложностью образа было просмотрено большое количество кандидатов.Исполнитель главной роли Алексей Кравченко, по собственному признанию, не собирался участвовать в пробах и отправился туда по просьбе друга, который очень хотел сниматься в кино и попросил поддержать его. На пробах Кравченко попросили изобразить этюд «смерть матери». По его словам, он непроизвольно заплакал так убедительно, что прослезились даже некоторые члены комиссии. Климов же не был окончательно убеждён и дополнительно «тестировал» кандидата на роль. Например, одним из таких тестов стал просмотр кинохроники военных лет, в том числе с кадрами из концлагерей. После просмотра Кравченко был предложен чай с тортом, от которого подросток твёрдо отказался. Этот отказ оправдал ожидания режиссёра, испытывавшего будущего исполнителя на способность искренне пропустить чужое горе и страдания через себя. Для роли Алексею пришлось сильно похудеть. Он был посажен на жёсткую диету, но сам решил, что этого недостаточно, и начал бегать на большие расстояния, чтобы лучше сформировать образ измождённого ребёнка.На роль Глаши была утверждена студентка художественного училища Ольга Миронова, которую, как и Алексея Кравченко, Климов отобрал, рассчитывая не столько на мастерство исполнения, сколько на глубину и чистоту личностных переживаний в предложенных трагических обстоятельствах. Для Мироновой «Иди и смотри» стал первым и последним участием в кино. Окончив училище, «Глаша» стала школьной учительницей.Если в 1977 году Климов предусматривал участие известных актёров (например, Стефании Станюты и Алексея Петренко), то в 1984 году он предпочёл выбрать совершенно неизвестные лица. Руководствуясь принципом снимать в предельно подлинных обстоятельствах, режиссёр позже утвердился во мнении, что работа с непрофессионалами полностью себя оправдала. Например, сожжённого заживо старосту деревни сыграл местный деревенский житель Казимир Рабецкий, в войну находившийся на том же острове, где проходили съёмки. Его предсмертный монолог был снят без запинок и необходимости переозвучивать, а Климов позже отзывался об этом случае как об «актёрском подвиге».Съёмочный процессСъёмки фильма проходили в хронологическом порядке в течение девяти месяцев в Березинском заповеднике, в окрестностях деревни Каменка. В этот период Элем Климов был единственным членом съёмочной группы, который ни на день не оставлял место натурных съёмок из боязни утратить связь с трагедией. В ходе работы он регулярно перечитывал книгу «Я из огненной деревни», отзываясь о ней как о лакмусовой бумаге, не позволившей ему ни на йоту соврать в фильме. Впрочем, режиссёр предпочёл ограничить количество страшных деталей геноцида, в изобилии описываемых в произведении: "Фильм получился сдержанный... Там можно было такого наворотить... Но это точно уже никто не стал бы смотреть."Несмотря на мотивацию, богатый опыт и хорошую подготовку к съёмкам, Климов признавался, что снимали «долго и непроизводительно». Из-за отсутствия опыта у Кравченко он был вынужден тратить много времени на объяснения. В связи с этим сам Кравченко впоследствии отмечал высокий профессионализм и сдержанность режиссёра, который ни разу не повысил на него голос. Было необходимо подготовить юного актёра к сложнейшим переживаниям и в то же время защитить его от стрессов. Для этого Климов с психологами и гипнологами заранее разработал подробную систему психологической защиты, включавшую тестирование и вход в подсознание, насыщение знанием и разгрузку во избежание психических нарушений. Подростку не раз приходилось балансировать на грани между здравым рассудком и сумасшествием. Позднее он признался Климову, что во время съёмок сцены в амбаре «чуть не сошёл с ума», хотя в дальнейших интервью утверждал, что никакого стресса на съёмках не испытывал. Сильное впечатление произвела на Кравченко и сцена с коровой: на съёмках использовались боевые трассирующие патроны, и при попадании одной из выпущенных пуль животное встало на дыбы, чуть не задавив актёра. Из-за полученного ранения корова скончалась прямо на съёмочной площадке. Позже в прессе появились слухи, что молодой актёр подвергался гипнозу, но он лично это отрицал. По словам Кравченко, на съёмках присутствовал только детский психолог, поскольку шла тяжёлая работа, и режиссёр боялся нервных срывов. Вместо гипноза использовался аутотренинг, которым Климов занимался сам и настоял, чтобы Кравченко тоже этому научился. Единственным случаем, когда режиссёр хотел использовать гипноз, была съёмка сцены на болоте, где Флёра пытается утопиться в грязи. Здесь от гипноза уже отказался сам Кравченко, сыграв сцену с одного дубля.Помимо боевых патронов в фильме использовались и настоящие снаряды. Связано это было со стремлением Климова к подлинности. Изначально планировалось использование пиротехники и взрывпакетов, но после нескольких дублей режиссёр с оператором пришли к выводу, что такие взрывы выглядят ненатурально. После этого применялись настоящие снаряды, значительно увеличив степень риска для актёров. Для безопасности актёров и операторской группы во время съёмки сцены обстрела трассирующими пулями они находились за бетонной плитой высотой 1,5 и шириной 5 метров.Поскольку в съёмках принимало участие большое количество непрофессиональных актёров, среди которых были и пожилые люди, Климов испытывал сильный душевный дискомфорт, заставляя их вновь переживать войну. Режиссёр считал, что, несмотря на то что у белорусов «геноцид в генах», поистине сыграть это им не позволяет «механизм психологической защиты» — способность человеческого организма забывать тяжёлые потрясения. В связи с этим Климову приходилось предпринимать неожиданные шаги. Например, на съёмках сцены сожжения деревни массовку — местных жителей — согнали в амбар, но нужного накала эмоций никак не удавалось добиться. Кто-то из съёмочной группы пустил слух, что «киношники могут и всерьёз сжечь», а один из актёров, игравших немцев, дал в воздух очередь из автомата. В результате, по словам Климова, «из амбара раздался такой человеческий вой, сымитировать который было бы не под силу ни одному актёру». В заключительном эпизоде этой же сцены в амбаре было оставлено несколько человек, которые должны были высовываться в окна и трясти ворота, а по мере разгорания пожара выйти через заднюю дверь. Когда они уже вышли, Евгений Тиличеев, сыгравший переводчика-коллаборациониста, в шутку сказал, что в амбаре осталось «всего человек семь», тем самым спровоцировав бурю эмоций. С более молодыми актёрами массовки возникла проблема несколько другого рода: многие парни и девушки, приглашённые играть партизан, поначалу часто веселились и к работе относились несерьёзно. По совету Алеся Адамовича Климов включил через усилитель песни военного времени, которые эффективно настроили актёров на рабочий лад. В ущерб подлинности пришлось отказаться от белорусского языка. По словам Алексея Кравченко, на озвучивании было принято решение «сделать такой мутант русского и белорусского, потому что, если бы я говорил на чистом белорусском, никто ничего бы не понял».Не обошлось на съёмках и без курьёзных эпизодов. Чтобы подчеркнуть тяжесть бед, пережитых подростком, режиссёр решил поменять главному герою цвет глаз с синих на карие, для чего были использованы контактные линзы. По воспоминаниям Алексея Кравченко, он не знал, что это такое, и на решение Климова «установить линзы» отреагировал спокойно, подумав, что это разновидность осветительных приборов. Оказавшись у офтальмолога и узнав суть режиссёрского указания, актёр испытал неподдельный ужас. К слухам о настоящей седине и нарушениях психики Кравченко до сих пор относится с юмором, воспринимая их как высокую оценку своего актёрского мастерства. Почвой для слухов о седине стало высокое качество гримировочной краски, использовавшейся для превращения мальчика в старика. Для создания образа использовали так называемый «серебряный грим» (Silver Interference Grease-Paint) производства компании Kryolan Brandel. При этом под обычный грим наносился слой серебра, изменявший характер отражения света. Быстро привести волосы в прежний вид оказалось невозможно, и Кравченко по окончании съёмок вернулся домой седым, проходив в таком виде ещё какое-то время.На съёмках была использована радиоуправляемая модель самолёта-разведчика «Focke-Wulf Fw 189 Uhu» с размахом крыльев 2,5 метра. Устройством управляли мастера авиамодельного спорта СССР А. Харламов и В. Беляев. Чтобы избежать впечатления «игрушечности» на экране, оператор Родионов применил ускоренную киносъёмку с частотой 70 кадров в секунду специальным аппаратом «Темп» 1СКЛ. Фильм снят наполовину на импортной негативной киноплёнке «Eastman Kodak 5293», а остальная часть на советские «ДС-5м» и «ЛН-8». В сцене фотографирования использована дополнительная дозированная засветка с переменной экспозицией, что позволило имитировать появление солнца и создать иллюзию выцветшей старой фотографии.Неснятая сценаВпоследствии Элем Климов в интервью сожалел о том, что ему не удалось снять кульминационную сцену фильма. В своё время именно она вызвала возражения цензоров. Бывший заместитель председателя Госкино СССР Борис Павленок вспоминал: "В центре картины стояла принципиально неприемлемая сцена «Круговой бой», где и немцы, и партизаны, очумев от крови и ярости, уже потеряли человеческий облик, оказались равно жестокими и бессильными. Вольно или невольно, они уравнивались в ответственности за кровавое действо."По словам Климова, именно из-за этой сцены он выбрал название «Иди и смотри». Однако организация съёмок была далеко не идеальной, и времени осуществить задуманное в полной мере не хватило. Фильм снимался в хронологической последовательности, и для решения режиссёрских задач исполнитель главной роли, непрофессиональный актёр, должен был постепенно пройти страшный путь своего героя. Последовательная духовная перемена Кравченко-Флёры стоила рабочему процессу лишних полутора месяцев, и съёмки «упёрлись» в зиму: финальный уход партизан уже снимался в заснеженном лесу. Впрочем, Климов вспоминал, что в дальнейших разговорах с Адамовичем пришёл к выводу, что зрители могли бы и не выдержать этой сцены: "Это апокалипсическая сцена на гигантском торфяном болоте с лесом, чудом сохранившимся на нём, вокруг которого идёт бой равных сил: немцев и партизан, — никуда в сторону нельзя шагнуть, уйти, ускакать, потому что провалишься в горящий торф, как в ад, и нет этому бою конца, бой идёт до полного уничтожения. Солнце как бы остановилось над лесом и ждёт, когда люди добьют друг друга. А тут же мирные жители, и коровы, и дети, и раненые — одним словом, конец света." 
Отзывы